Весна тревоги нашей

«Городок провинциальный,
Летняя жара,
На площадке танцевальной
Музыка с утра.

Рио-рита, рио-рита,
Вертится фокстрот,
На площадке танцевальной
Сорок первый год.

Ничего, что немцы в Польше,
Но сильна страна,
Через месяц — и не больше —
Кончится война.

Рио-рита, рио-рита,
Вертится фокстрот,
На площадке танцевальной
Сорок первый год»  
Геннадий Шпаликов


Хотите узнать, каково было воевавшим по ту сторону фронта Первой мировой  войны, читайте НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ БЕЗ ПЕРЕМЕН Ремарка.
Хотите узнать, каково было по ту сторону фронта воевавшим на Второй мировой, читайте Хайнриха Бёлля. Он не был нацистом, он был просто немцем призывного возраста. И все его книги — это один сплошной посттравматический синдром.

Это банальность, но воюют правители и государства. Солдаты выполняют свой долг и являются пушечным мясом. И с этим никто ничего не смог сделать за всю историю войн.

Мой любимый фильм Александра Миндадзе ещё в качестве сценариста — ВРЕМЯ ТАНЦОРА на непопулярную тему о Кавказских войнах 90-х годов прошлого века, хотя самой войны в фильме нет.
Абдрашитов и Миндадзе оставили войну за кадром, показав лишь то, что она делает с людьми.

Третья режиссёрская работа Миндадзе, снятая им, разумеется, по его сценарию — МИЛЫЙ ХАНС, ДОРОГОЙ ПЁТР — тоже об этом. И не совсем об этом.

Фильм был снят совместными и тяжёлыми усилиями кинокомпаний России, Германии и Франции при участии Украины.

На площадке танцевальной сорок первый год.

Режиссёрская работа Александра Миндадзе была награждён многими российскими кинопремиями, как и большинство фильмов, к которым он писал сценарии, но я редко пишу в блоге о фильмах, которым дают премии. Не потому что моё мнение расходится с наградами, а потому что писать о них несколько тривиально.

И если бы МИЛЫЙ ХАНС, ДОРОГОЙ ПЁТР не получил ни одной премии, о нём всё равно необходимо было бы написать.

Осмелюсь предположить, что прокатная судьба фильма была печальной. Какие времена, такие зрители. В 80-х годах прошло века на МИЛЫЙ ХАНС, ДОРОГОЙ ПЁТР стояли бы очереди в кассы кинотеатров. И не потому, что зритель был не избалован и не обНоланен до бессознания. А потому что в те времена зритель умел ценить хорошее кино, не сидел в Интернете, и заодно не винил Штаты, афроамериканцев и геев во всех своих проблемах.
И, как ни странно, больше любил свою страну, чем в наше время. Весь этот дешёвый слэнг: «пиндосы, америкосы» и так далее — это признак поражения.

В 30-х годах мир был другим. Штаты не интересовали советских людей дольше, чем на время чтения какой-нибудь «разоблачительной» статьи в газете. Враг был гораздо ближе, и чем сильнее он становился, тем больше власть старалась закрывать на это глаза.
Пока он не оказался в белоснежных полях под Москвой.

В этой жизни люди разлучаются по многообразным поводам. И, наверно, самый жестокий повод — война.
А иногда близкие люди оказываются по другую линию фронта. Как-то некстати, вспомнились Ромео и Джульетта, но разве это не о том же.
«These violent delights have violent ends». 

Весна 1941 года. Маленький городок в западной части СССР. Завод, на котором изготавливают оптические линзы. Четверо немцев, которые приехали по обмену специалистами и технологиями. Томас, Вилли, Гретхен и Ханс. Они живут в каком-то в оказёненном доме. Они как-то по-чеховски сидят на столом, разговаривают, отчаянно ругаются, напиваются, играют в шахматы, слегка флиртуют с дамой. Тоскуют. Вилли приглашает всех на рыбалку в свой новый дом, который должен быть достроен в августе 41-го.

Август 41-го.
Вот так, одной фразой, можно передать ощущение полной катастрофы. Рыбалка в августе 41-го где-то под Гамбургом.

После фильма, в котором не прозвучит ни одного выстрела и не разорвётся ни один снаряд, остаётся ощущение, что провёл ночь в окопах под обстрелом. Настолько сильно Миндадзе удалось передать эту гнетущую, страшную атмосферу неотвратимо приближающейся Большой Войны.

И то, что мы видим тех, кто сражался по ту линию фронта, обычных немецких мужчин и женщину, только усиливает это ощущение. Они ничем не отличались от советских мужчин и женщин. Слово «нацист» не является синонимом национальности — «немец». Но во времена, когда на русскоязычных форумах афроамериканцев называют «ниггерами» как это делают реднеки в глуши Алабамы, лучше разжёвывать банальности. Вдруг зайдёт кто-то альтернативно подкованный.

Они тоскуют по дому, Ханс, Гретхен, Вилли и Томас, но они знают, что дома плохо, дома Гитлер, и война на Западном фронте идёт уже два года. Им неуютно в сталинском СССР, но, как тут не вспомнить Андрея Вознесенского: «Российская империя — тюрьма, но за границей та же кутерьма». 

Почти весь фильм снят на немецком языке, за исключением немноголословных фраз Петра и его рыжеволосой жены.

Миндадзе не пригласил в фильм ни одной кинозвезды, как из России, так и из Германии. Но это никак не отразилось на качестве актёрской игры.
Jakob Diehl, который играет Ханса, временами уходит на какой-то запредельный уровень мастерства. И очень хороша австрийская актриса Birgit Minichmayr в роли неприкаянной, тоскующей по дочери и влюблённой в Ханса, Гретхен.

Впрочем, как скажет кто-то из персонажей, все влюблены в Ханса, даже собаки.

В начале фильма создаётся ощущение, что Ханс сходит с ума. Но нет. Сходит с ума мир. А Ханс просто не может это остановить.

По вине Ханса случается авария на заводе, и погибают двое рабочих, мужчина и совсем еще юная девушка. Пётр, друг Ханса, его помощник и свидетель аварии, вынужден бежать от НКВД, так как его могут определить в ГУЛАГ как вредителя.

Но сначала будут похороны девушки, и там Ханс увидит её мать, Нину (Роза Хайруллина). Все сцены с матерью девушки и с Хансом лучше увидеть, потому что рассказать об этом невозможно.
Миндадзе снял сцены Ханса с Ниной так, что на это физически больно смотреть. То, что происходит на экране, проникает под кожу.

Дорогой Пётр (Андрюс Даряла).
Мы увидим его в фильме немного, раза три или четыре. И они обменяются с Хансом едва ли парой слов, ведь один из них не говорит по-русски, а другой не говорит по-немецки. Но их отношения основаны на каком-то более глубоком уровне, который не нуждается в длинных задушевных беседах под водку.

Сцена, когда Ханс догоняет грузовик с Петром и его женой, убегающих Бог знает куда, ведь это весна 41-го года, и едет с ними какое-то время, а потом прыгает на дорогу и, не оборачиваясь и не прощаясь, уходит, может быть, лучшее, что случилось в российском кино за последние четверть века.

А СССР в фильме почти не показан. Рабочие, сотрудник НКВД, который бдит за немцами. Всё.
Миндадзе избежал почти всех клише, которые обязательны для создания атмосферы предвоенного СССР.

Не нужно показывать марширующие колонны, чтобы создать ощущение надвигающегося ужаса. Оставим это для документальных лент Лени Рифеншталь и Сарумана.
А у Миндадзе только истерика Вилли, что он никогда не будет маршировать в колонне, и ответом ему классическое: «Не зарекайся».

Но рыбалка под Гамбургом в августе 41-го не состоится по ряду причин.
Вилли бросится под поезд, который возит их на работу. Его поступок нуждается в объяснении?
Ничего в фильме не нуждается в объяснении. Он предельно ясен.

Многие упрекали фильм в излишней метафоричности. Увидеть метафору, было бы желание, можно в чём угодно. Самое метафоричное в фильме его название — МИЛЫЙ ХАНС, ДОРОГОЙ ПЁТР.
Всё остальное — просто обычная жизнь в ожидании Апокалипсиса.
Да, человечество пережило эту войну, как и войны до неё и после.

Но Миндадзе сумел сделать какой-то внутривенный укол зрителю, чтобы тот оказался там и тогда. Немцем или жителем СССР. Но там и тогда. В ожидании ужаса.

Каждая сцена в фильме длится очень долго, даже если в ней, на первый взгляд, ничего не происходит. Но не остаётся никакого ощущения затянутости. Миндадзе очень точно рассчитал хронометраж человеческого отчаяния.

Но отчаяние в глазах Ханса сменится в финале пустотой — это случилось, и ничего уже не изменить.

Ханс вернётся в городок через пару месяцев уже в офицерской форме. Его дождётся собака, которая бегала за ним весной.

А потом Ханс пойдёт в парикмахерскую, к девушке, которую весной встретил в гостях у Петра после похорон. Они танцевали с ней фокстрот под знаменитый шансон Петра Лещенко «Давай простимся». А потом он провожал её до дома, но его испугало, что она знает немецкий, и он сбежал. Конечно же, он подумал, что она из НКВД. А она кричала ему вслед о том, что просто у неё в школе была пятерка по немецкому.

Она начнёт его молча брить, не отвечая на его вопросы. Он спросит о Петре. Она ничего не ответит.

Она будет его долго и основательно брить, иногда целовать, а он будет смотреть на неё, пытаясь донести мысль.

И экран погаснет, как в финале THE SOPRANOS, до того, как произойдёт то, за чем пришёл в парикмахерскую Ханс.

Александр Миндадзе снял фильм о том, что, возможно, во время привалов и короткого отдыха пехотные немецкие офицеры и солдаты пели что-то похожее на то, что пели в советских землянках.

«Ты сейчас далеко-далеко.

Между нами снега и снега.

До тебя мне дойти нелегко,

А до смерти — четыре шага»